роль, которая на него была возложена и которая пока еще не стала обременительной. Однако, наверное, самый долгосрочный эффект его пребывания в Британии и тот, которым, вероятно, был бы больше всего доволен сам Гагарин, было семя идеализма и надежды, которое он заронил в сердца и умы британских рабочих. Этого, по крайней мере, было достаточно, чтобы преодолеть самые отталкивающие реалии эры холодной войны и дать понять, что дальше будет лучше [3].
К концу недели мальчишеская улыбка космонавта и неизменная скромность завоевали всю Великобританию [5].
На фоне Берлинского кризиса, эскалации конфликта во Вьетнаме и неудавшегося американского вторжения на Кубу это непосредственное излияние народного чувства в честь советского авиатора, который действовал как неофициальный посол, может на первый взгляд казаться неуместным. Однако при ближайшем рассмотрении причины того теплого приема, который был оказан Гагарину, понять нетрудно. Контраст между стареющими советскими лидерами и Юрием – который был молодым, динамичным и очаровательным – был разительным. Ему были свойственны неиспорченное очарование, яркая индивидуальность, он был общительным – и его слава надежно опиралась на его личную храбрость, его навыки и знания, спортивность. В результате он нравился одинаково мужчинам и женщинам, молодежи и старикам [3].
На выходе из здания советского посольства 27-летний майор ВВС, намеревающийся проследовать в лондонский аэропорт, попал в кольцо из неистовствовавшей от восторга толпы из двух тысяч человек. Женщины расталкивали друг друга, чтобы оказаться рядом с его открытым лимузином. Некоторые с криками падали на землю. Кустарник и зеленые насаждения были растоптаны, а лужайка перед посольством была, по существу, уничтожена. Сам Гагарин, как и ранее, сохранял спокойствие и с невозмутимой улыбкой приветствовал толпу, размахивая своей фуражкой [66].
Весь путь до самолета Гагарин стоял в открытом “роллс-ройсе”, махал рукой и улыбался толпам приветствовавших его людей на улицах [62].
Ту-104 уже готовился к взлету, чтобы увезти его домой, однако приветственные крики тысяч людей, собравшихся на крыше здания аэропорта, практически заглушали рокот реактивных двигателей лайнера.
В тот момент, когда Гагарин начал подниматься по трапу, навстречу ему бросились механики и члены экипажа – чтобы попытаться пожать ему руку, похлопать по спине и обняться с ним.
Его отъезд был драматическим апофеозом пятидневного приема – одного из самых восторженных из тех, что когда-либо был оказан иностранцу в Британии [66].
Уже во время пребывания <в Англии> Юрия Алексеевича Гагарина английская пропаганда старалась внушить англичанам мысль, чтобы они не отождествляли “личные достоинства” Юрия Алексеевича Гагарина с политикой СССР [61].
По возвращении в Москву Никита Хрущев, осмысляя триумф Юрия, возможно, сообразит, что было бы лучше всего, если бы первый полет Гагарина в космос стал бы и последним: Юрий, дока по части связей с общественностью, – явно слишком яркий талант, чтобы впустую растрачивать его где-то в космосе [5].
Советский астронавт майор Юрий Гагарин присоединится к галерее бессмертных в Музее восковых фигур мадам Тюссо. Источник сказал, что статуя Гагарина будет выставлена в следующем месяце и займет место рядом с советским премьером Хрущевым [50].
Quebec Chronicle-Telegraph, 16 июля 1961 года:
Вместе с Юрием Гагариным в наш век, век, когда всем управляют автоматы, пришло дуновение личного мужества и человечности. И то, что дуновение это пришло из страны, которую считают наиболее далекой от гуманности, выглядит особенно многообещающе [18].
Herald Journal, 13 июля 1961 года:
Гагарин – коммунист. И все те, кто приветствует коммунизм, напрашиваются на проблемы, верят они в это или нет. Возможно, Британия просто играла роль хорошего спортсмена. Британцы известны своим отношением к спорту. И вот они протянули свою руку человеку, намеренно посвятившему себя уничтожению капитализма и распространению коммунистического владычества в самых дальних уголках Земли. Им все равно, что они – инструмент в руках того, кто пообещал американцам – и, соответственно, британцам, – что их внуки вырастут при коммунизме, хотят они того или нет [20].
FRANCIS SPUFFORD (“The Red Plenty”):
Эпоха, когда Советский Союз представлялся страной, уверенной в своем будущем, конкурентоспособной, созревшей для того, чтобы стать донором идей, выветрилась из нашего сознания. В 1970-е годы СССР оказался всего лишь “Верхней Вольтой с ракетами” – по выражению одного американского дипломата, потрясенного тем, что хорошие дороги заканчивались в нескольких километрах от Москвы; ну так, значит, он и до, и после того должен был быть Верхней Вольтой с ракетами. Представить себе Советский Союз в качестве объекта зависти чрезвычайно трудно. Почти немыслимо. В силу этого мы склонны предполагать, что “советский момент”, по-видимому, был чистой иллюзией. Ну, может быть, проекцией фобий Запада; возможно, недоразумением, связанным с тем, что заголовки – вроде тех, где сообщалось о запуске спутника, подразумевали, что и вся остальная советская жизнь была соответствующей. Для испытывающих обеспокоенность западных наблюдателей начала 1960-х разумно было предполагать, что общество, которое в состоянии запускать спутники, должно было как-нибудь решить простые повседневные проблемы – такие как обеспечение населения свежей зеленью и производство детской обуви. Когда выяснилось, что это не было так, что английские детские сандалики казались в Советском Союзе невообразимой роскошью, космические ракеты перестали обозначать абстрактную, вызывающую зависть “высокую технологию”. Что они стали напоминать – так это любимые проекты некоего фараона. Пирамиду, в основании которой была бедность; памятник жестокости – но при этом еще и несколько комичной [1].
Глава 12. Глициния
Для биографа, решившего сочинить альтернативное – “разоблачительное”, такое, где у каждого известного события есть либо экономическая, либо личная, словом, низменная, “подлая”, не романтическая, не любовь-к-небу и не стремление-к-звездам, подоплека – жизнеописание Гагарина, открывается самый широкий спектр возможностей.
Далеко не аристократическое (фамилия в этом смысле скорее клеймо) происхождение. Был в оккупации; сведений о том, что на самом деле творилось в доме Гагариных в эти полтора года бок о бок с немцами, кот наплакал, а их собственные “пионер-геройские” отчеты никем не подтверждены и, раз так, могут быть поставлены под сомнение. В юности Гагарин бросил школу и спешно покинул место жительства – подозрительно, не правда ли? Случайно – явно не собираясь строить на подвернувшейся специальности дальнейшую карьеру – поступил в подмосковное ПТУ на литейщика. Затем – чтобы избежать армии? – записался в аэроклуб и поступил в военное училище, где совершил нечто такое, за что был избит товарищами до полусмерти. Женился на дочери повара – ясное дело, чтобы гарантированно иметь доступ к горячему питанию. Затем уехал служить в Заполярье – да платили больше потому что. Долго на Севере не вынес: возьмите меня хоть куда, хоть в гражданскую авиацию. Перед полетом мечтал о том, что разбогатеет. После – разбогател, по советским меркам; не отказывал себе во внебрачных связях и с достойным лучшего применения энтузиазмом работал чем-то средним между политической марионеткой и свадебным генералом советского правительства.
Что там со “связями”? О том, что Гагарин рано сформировался физически, “как мужчина”, и уже к четырнадцати-пятнадцати годам имел немалый